«РЯДОМ С НИМ КАЖДЫЙ ЧУВСТВОВАЛ, ЧТО ТАКОЕ ЦЕРКОВЬ-СЕМЬЯ» Памяти протоиерея Димитрия Смирнова

Сегодня мы прощаемся с протоиереем Димитрием Смирновым. Если бы каждый сподвигал себя в той же мере трудиться и над собой, и над семьей, и на вверенном месте служения и работы – мы бы жили в совсем другой стране, в другом мире. И нам, как и ему сейчас, не стыдно было бы встретиться лицом к Лицу со Спасителем.
Об отце Димитрии тепло вспоминают и сослужившие с ним священники, и соработники-соратники, и прихожане.

«Идти туда, где люди. И там начинать служить!»

Протоиерей Константин Татаринцев, настоятель храма Вознесения Господня за Серпуховскими воротами, заведующий сектором воздушно-космических сил России синодального отдела по взаимодействию с вооруженными силами и правоохранительными органами:
– С отцом Димитрием мы знакомы с конца 1980-х годов. Я тогда вернулся из армии, восстановился в аспирантуре в институте и посещал общину отца Владимира Воробьева. Ровно год назад в этот же день, что и отец Димитрий, 21 октября почил Сергей Алексеевич Беляев – археолог, у которого я трудился все студенческие годы в экспедициях. А сам он уже тогда сотрудничал с Московской Патриархией, помогая в обретении мощей святых, – в некоторых из этих работ участвовал и я, а после по благословению отца Владимира рассказывал об интересных эпизодах. Так однажды мы собрались на квартире духовных чад батюшки, и среди участников я впервые увидел тогда еще достаточно молодого, с белым крестом, отца Димитрия Смирнова. Меня, помню, поразила его позиция. Мне-то тогда, еще и со всеми этими раскопками, виделось, что надо старые храмы реставрировать, какие-то исторические места возрождать. А он, наоборот, уверял:
«Надо идти туда, где люди. В спальных районах ставить хоть из фанеры первые храмы, и главное – начинать служить! Господь и священники нужны там, где сейчас люди! А не памятники истории и архитектуры…»

После общения в кругах археологов мне эта мысль показалась революционной. Это, напомню, еще 1980-е годы – тогда ни о каком Втором Крещении Руси большинство и мечтать еще не начинало. А он был новатором, который во многом двигал то, что и стало – возможно, благодаря таким, как он, – происходить.

Буквально через несколько дней после того, как я отца Димитрия впервые в весьма камерной обстановке увидел, я оказался на одном из стадионов, где была устроена встреча с богословами и священниками, все были настроены очень серьезно… И тут я вдруг увидел его во второй раз: идет такой жизнерадостный, весь сияющий отец Димитрий. У него всегда был этот всепобеждающий веселый дух. И столько, что его хватало, дабы зарядить огромную аудиторию. Отца Димитрия и тогда, еще молодого, слушали с замиранием. И это были люди, пока еще далекие от Церкви, – те, кто еще только открывал для себя Православие. Батюшка проповедовал любой аудитории всегда такими яркими и убедительно весомыми словами. Это были наши первые встречи.

А после мы уже регулярно встречались у протоиерея Феодора Соколова († 2000), с которым отец Димитрий был очень дружен. Потом отец Димитрий с 2001 года сначала был назначен и.о. председателя, а вскоре и возглавил синодальный отдел по взаимодействию с вооруженными силами и правоохранительными учреждениями. Я стал там его помощником по линии военно-воздушных сил (ВВС) и преподавателем богословских дисциплин действующим офицерам. Отец Димитрий и сам с удовольствием всегда с военным составом общался. Всегда с ним было радостно: его искрометный юмор, как молнии просто, разряжал обстановку и приподнимал дух. Так, что многое получалось и из того, что с иным настроем казалось бы и непреодолимым для других.

Тогда же еще всё только надо было выстраивать: структуру, схемы, принципы общения. Штатного духовенства в вооруженных силах не было. Всюду надо было и с начальством, и на местах договариваться, решать. Потом как-то конденсировать, передавать опыт. В частности, отец Димитрий стал устраивать всероссийские сборы военного духовенства. Они проходили в Калининграде на базе Балтийского флота, в Улан-Уде на базе ВДВ; на базе ВВС в академии имени Ю.А. Гагарина, в Звездном городке и в одном из полков дальней авиации под Великим Новгородом и т.д.

Его организаторские способности изумляли: то, как он мог собрать, вдохновить, мобилизовать всех. Где бы он ни оказался, там сразу начиналась какая-то кипучая жизнь. Синодальный отдел по взаимодействию с вооруженными силами и правоохранительными органами очень быстро под руководством отца Димитрия расширился, стал решать задачи с таким замахом, о котором раньше никто и думать не решался. А это же очень важно, чтобы люди, которые располагают оружием, имели еще и страх Божий.

Более 10 лет отец Димитрий отвечал за духовное окормление вооруженных сил России. Для многих военных поначалу, после десятилетий-то атеистического пресса, общаться со священниками было непривычно. Но если они видели добрый пример, настоящую веру, то и сами воодушевлялись как-то, и это уже со временем кристаллизовалось в то внутреннее духовное благородство и выдержку, которыми наша армия отличалась еще в царские времена.

Отец Димитрий – добрый пастырь и великий учитель наших дней, воспитавший целую плеяду священников, окормлявший огромное количество прихожан в своих восьми открытых и возрожденных храмах, только одному Богу ведомо, сколько обративший к Нему людей на всех тех миссионерских площадках, в эфирах, где он проповедовал Слово Божие.

Чем бы он ни занимался, что бы он ни затевал с людьми, он оставался прежде всего душепопечителем. Обычно это разные дары – управленческий, ораторский-учительный, духовнический, – но в отце Димитрии всё это гениально совмещалось. Это такая глыба – кто только и может быть всем для всех (1 Кор. 9: 22), оставаясь сами собой и служа Богу.

Как отец Димитрий и без слов мог объяснить,

что такое быть христианином и мужчиной

Протоиерей Андрей Спиридонов, клирик храмов Благовещения Пресвятой Богородицы в Петровском парке и святителя Митрофана Воронежского на Хуторской улице в Москве:
– Помню, это было в марте 1991 года Великим постом. В общежитии Литинститута ко мне подошел сокурсник: «Ты знаешь, тут отцу Димитрию неподалеку храм отдали…» Речь шла про храм святителя Митрофана на Хуторской. Я пошел поинтересоваться. Сам я тогда только воцерковлялся. Иду я по этой Хуторской, а она вся такая промышленная на вид – заборы, заводы и… вдруг – храм! Захожу. И сразу увидел отца Димитрия!
Он был тогда еще молод. Такой орел – во всем его облике чувствовался размах и парение. Хотя сам храм меня сразу поразил какой-то домашней атмосферой. Я не знаю, как он мог этого добиваться, но такая задушевность на его и других даже многотысячных потом приходах ощущалась и не рассеивалась никогда. Рядом с ним каждый чувствовал, что такое Церковь-семья.

Тогда, когда я впервые увидел отца Димитрия, он читал молитвы. Сейчас уже не помню, какие: то ли входные, то ли перед исповедью. Я не знаю, может, это так Господь мне дал тогда пережить – тебя точно жаром обдало. И ты знаешь: уже не уйдешь никуда. Хотя на исповедях с отцом Димитрием и нелегко бывало. Мог так вразумить! Прервать, остановить – особенно если ты начинал растекаться мыслью по древу… Никаких этих многотомных романов про греховное житье-бытье терпеть не мог – сразу окорачивал: его всегда народ в очереди еще дожидался… Но так потихонечку все мы и учились исповедоваться. Легко не было, но в этом «трудно» всегда чувствовалась забота о тебе же самом. Так человеку-грешнику сложно бывает со Христом – Бог тебя спасти хочет, а ты выкаблучиваешься.

Отец Димитрий всегда старался следовать правде Божией, а это такая узкая стезя, и нас учил: «Кто хочет быть священником, тот жаждет правды Божией». Эта мотивация очень важна в понимании всего, что делал и говорил отец Димитрий. Он вовсе не людям угодить усердствовал. Говорил всегда, как и действовал, прямо. С амвона или на всю страну провозглашая, он всегда оставался самим собой: никаких риторических формул, эвфемизмов – как есть, так всё и говорил. В личной ли беседе что-то произносит или все его услышат – разницы не делал никакой. Это еще надо уметь так, чтобы быть готовым всегда еще и отстоять свою позицию.

Помню, мы, несколько человек, оказались на съезде православной молодежи «Синдесмос». Он проходил в 1999 году в Польше, и там уже тогда царила такая атмосфера заискивающей политкорректности, елейности. И вот там какой-то греческий иеромонах вдруг, выслушав вопрос о том, есть ли место в Церкви «людям нетрадиционной ориентации», завертелся как «уж на сковородке»: мол, и им какой-нибудь уголок да сыщется… Я не выдержал, встал, попросил объясниться. Но дело было даже не во мне: пока грек всё это, запинаясь и оглядываясь, пытался обосновать, отец Димитрий здоровой христианской и по-настоящему мужской реакцией изумления на эту чушь, всей своей этой огроменной мощью взирая на ту толерантную немощь, как-то невольно перетянул уже все симпатии и взгляды аудитории на себя (от тех розовых соплей благодушия, как бы о них там вежливо ни лепетали), – в общем, он всем своим видом и существом настолько наэлектризовал обстановку, что она уже просто взорвалась! Никаких там: «а вот… а как же…» – было уже не расслышать. Хотят каяться – пожалуйста! А так – скатертью дорожка, легализаторы Содома!

В публичных заявлениях отец Димитрий всегда был категоричен. А вот в личном руководстве хотя и тверд, но ненавязчив – ко всему человек должен был прийти сам, принять свое решение. Ничего он никому жестко не указывал: делай это, поступай так.

Помню, когда я еще воцерковлялся, у меня возник было вопрос:
«Как часто можно причащаться?»
«Ну, попробуй раз в две недели», – ответил мне он.
Так я и стал приобщаться.
Потом наступил Великий пост, и я спросил:
«А можно чаще?»
«Да, давай постом раз в неделю», – благословляет.
И вот уже Великий пост закончился, а радость такая, пасхальные дни…
«А я уже так втянулся, – говорю, – раз в неделю-то причащаться…»
«Так, так и держись!» – подбодрил меня он. То есть он ничего не инициировал в твоей жизни. Сам решай. Мог просто поддержать, что-то посоветовать.
Помню, когда я заканчивал уже Литинститут, меня позвали в аспирантуру. Я пришел к отцу Димитрию:
«Как быть?»
И вроде как сам склоняюсь…
«Ну, а что? Поступай», – отвечает он.
А когда я уже сдал все выпускные экзамены, мне так вся эта учеба надоела!
«Не могу я уже всей этой литературой заниматься!» – выпалил я тогда на исповеди.
Отец Димитрий так посмотрел на меня, улыбнулся и говорит:
«Ну, тогда придется брать тебя со всеми твоими потрохами!»
А я тогда уже трудился при храме: сторожем, книжки продавал, знал уже изнутри, как всё на приходе устроено.
«Как хорошо!» – тут же отзываюсь.

«Но смотри, – видя мой энтузиазм, предупредил батюшка, – к нам, как в монастырь!»
«Еще лучше!» – закивал я (сам я тогда уже подумывал было: а надо ли брать на себя бремя семьи?.. Я ж не знал, около какого апологета брака я стоял тогда на коленях…).
«Но мы тебя женим», – уточнил тут же он, точно читая мои мысли.

Так всё потом и произошло… А после меня рукоположили. Но отец Димитрий ничего никогда никому не навязывал, не вторгался в дело Промысла Божия о человеке. Он или предлагал, или скорее даже отвечал на твои вопросы. А выбор оставался за тобой.
То есть, с одной стороны, в чем-то главном он был принципиален, и переспорить его было невозможно, но, с другой стороны, в каких-то не столь важных вещах, житейских, он был очень терпелив, даже ласков и именно исполнен необыкновенной, какой-то материнской любви. У него было огромное сердце. Удивительный дар сопереживания. Тем, кто с ним лично не общался, этого, может, даже не понять. Люди требовали чего-то от него, ждали, искушали даже…

Он иногда мог и высказать какие-то жесткие соображения, если видел, что это пойдет на пользу. Помню, при мне к нему некая барышня обратилась:
«Батюшка, благословите меня юродствовать».
«Да что тебя благословлять, ты и так дурра», – тут же отозвался он.

Но там, где действительно требовалось сердечное участие, он был невероятно деликатен, сам раним. Помню, когда лет 20 назад погиб один из его духовных сыновей, священник, батюшка просто места себе не находил, плакал у всех на виду. Я сам тогда очень сильно переживал и даже попытался было в этом поисповедоваться, а батюшка вдруг оборвал меня: «Это же хорошо». А не так давно, вот буквально в сентябре, мы общались, отец Димитрий сам уже был слаб, а всё мне что-то говорил про мое здоровье.
«Батюшка, да за меня-то что переживать!» – вдруг спохватился я.
«Да как я могу не переживать-то за тебя?» – спросил он.
И вы представляете, скольких людей должен настоящий пастырь в сердце своем вмещать?

Это же так больно. За всех и каждого переживать. Даже за тех, кого ты обличаешь, – переживать! Намучаешься. Священник в этом смысле – мученик. А он еще нес и апостольские труды – а это же тоже всегда муки рождения (см.: Гал. 4: 19) в своем сердце чад Божиих. А если сердце не вкладывать во все, что ты говоришь, – на что это слово-то будет способно?
Помню, несколько лет назад батюшка как-то обронил такую фразу:
«А мне теперь стало интересно детей слушать».
Не наставлять их, не учить уму разуму, а именно слушать… Причем он же это вот сейчас уже сказал, сам обладая опытом, мудростью. Он сприклонялся к детям. Приютами занимался – и вот он там слушал девочек, мальчиков. Каждого лично. А не так, что к его приезду всех собирали в актовый зал, и он им что-то с трибуны вещал. Можно, оказывается, и вниманием взращивать детей. И это, наверно, самый действенный метод.

Не только дети, множество взрослых – мы все осиротели с уходом отца Димитрия. Даже один известный телеведущий, которого уж явно в сентиментальных чувствах не заподозришь, признался на всю страну, что чувствует себя осиротевшим. Отец Димитрий – человек огромного масштаба. Отец многих. Вечная память.

Лекарство от уныния

Феофания Святкина, прихожанка храма Благовещения Пресвятой Богородицы в Петровском парке:
– Воцерковлялась я в возрасте 27 лет на другом приходе, но после возникших там нестроений «раненой птицей», главным образом по моей неподготовленности к искушениям, мне пришлось искать другое церковное «гнездо». Так я оказалась в храме Благовещения Пресвятой Богородицы, что в Петровском парке, где настоятельствовал протоиерей Димитрий Смирнов. Переступив порог этого храма 20 лет назад, я сразу осознала: вот он, мой дом! Доброжелательность здесь исходила от всех – и от прихожан, и от свечниц, и от каждого из клириков. Это такая большая, отзывчивая семья. «Каков поп, таков и приход», – недаром говорится. Отец Димитрий всегда обнимал всех нас своей любовью. Да что всех нас! Вся Россия как-то в сердце его вмещалась. И он болезновал обо всех.

В последние годы, несмотря на многочисленные недуги, из-за которых отцу Димитрию приходилось пригоршнями заглатывать таблетки, он, заканчивая исповедовать длинную очередь прихожан после всенощной, каждую субботу еще и в прямом эфире радиостанции «Радонеж» отвечал на вопросы слушателей. Иногда уже охрипшим голосом, превозмогая усталость. Попьет чайку с лимоном и отвечает дальше на все эти «как» да «почему». А звонили ему в эфир не только со всей России, но и из Европы, Америки – с любовью благодарили за его титанические пастырские труды.
Впрочем, отец Димитрий и сам был настолько открытым и естественным, что никогда не скрывал своих чувств, подчеркивая, как дорога ему его большая – границ которой никто не ведал, а может быть, их и не было – церковная семья. Его проповеди, длившиеся иногда по 40 минут и более, были подготовленным экспромтом и всегда вызывали у слушателей – будь это прихожане храма или его мультиблога – живой интерес. Однажды, задержавшись после проповеди на солее, он сказал, обращаясь ко всем нам, прихожанам:
«Ближе, чем вы, у меня никого нет!»

И все в храме замерли: тот, кто всегда и всюду нарасхват, говорит вдруг такое…
Отец Димитрий был как отец – иногда строгий, но всегда любящий. Мог громогласно отчитать какого-нибудь нарушителя тишины в храме, забывшего отключить мобильный телефон на время службы или не призвавшего к порядку своих расшалившихся малышей. При этом он всегда старался сопроводить свое замечание шуткой, чтобы не оскорбить и как-то нечаянно опрометчиво не задеть кого своей мощью.

Вообще, чтобы дети, устав слушать службу, не мешали взрослым, на территории храма несколько лет назад оборудовали прекрасную игровую площадку с «зеленым лабиринтом», водяной мельницей и прудиком с золотыми рыбками. Был разбит и розарий, в котором установили высеченное из камня Распятие. Здесь очень часто, кстати, можно встретить и кого-нибудь из пока невоцерковленных жителей окрестного района, особенно родителей с детьми, – и все они, как признаются, видят тут некое земное подобие Рая.
А новая, просторная трапезная с росписями на стенах, где готовят еду с душой и молитвой и крутят записи классической музыки?.. Отец Димитрий был простым, его широкая натура требовала постоянного нахождения в гуще народной жизни. Даже во время обеда он никогда не уединялся, но трапезничал вместе со всеми нами.

Отец Димитрий слишком масштабен, чтобы можно было о нем, не ощущая безохватности, говорить. Один вид этого гиганта, у которого не только внешность была богатырской, но и дух, вызывал в душе радость и спокойствие. К его наследию, которое он оставил нам прежде всего в виде своих проповедей, мы будем еще приобщаться и приобщаться – причем это надо делать постоянно, чтобы не утратить того духовного ускорения, которое он задал.

Это столь счастливый человек, что о нем и не скажешь в прошедшем времени. А потому счастливый, что любил Бога и людей не только словом, но и делом. А дел у него было бесчисленное множество, которое способны поднять лишь единицы, и то с помощью только Божией благодати. Он даже предлагал людям такое средство от уныния – побольше заниматься полезной деятельностью, чтобы, когда смерть придет, сказать: «Всё уже, Господи?»

А еще он наставлял нас, что человек должен достойно взойти на свою Голгофу. И он сам подал нам пример такого мужественного восхождения. Терпел болезни, в том числе сахарный диабет, переболел ковидом в тяжелой форме. В последние годы удары на отца Димитрия сыпались один за другим. Господь испытывал Своего верного раба, и батюшка всё переносил мужественно – он всегда был подлинный боец духовного фронта. Года два тому назад сгорел основанный им приют «Павлин», после чего отец Димитрий лежал в больнице. Затем он всколыхнул греховное «болото», сравнив женщин, живущих в гражданском браке, с бесплатными проститутками, – для того, чтобы защитить их, обманываемых, показать, насколько такая греховная связь их же и унижает. И тут же на отца Димитрия поднялась этакая либеральная «многоголовая гидра», защищающая пожирающий жизни разврат. А батюшка даже и не знал обо всей этой буре, потому что занимался делом, не до того ему было. Он ведь по натуре созидатель, а не разрушитель. И с его кончиной мы утратили апологета нравственности, яркого и многогранного оратора, защитника традиционных ценностей семьи и материнства – того, к кому прислушивались на самых разных уровнях общества. Потому что он и для властей предержащих был авторитетом, и для нуждающихся в помощи и поддержке – покровителем. Отец Димитрий много сил вкладывал в дело предотвращения абортов, понимая, что если русские женщины не будут рожать всех детей, которых им Бог пошлет, то лет через 20 «шестую часть земли с названьем кратким Русь» уже и вовсе заполонят совсем другие, отнюдь не исконные здесь народы.

В восьми храмах, в которых отец Димитрий настоятельствовал, все делалось для прихожан, и мы это ощущали. Кружки: иконописный, певческий, живописи и английского языка – каких только не было в воскресной школе! Молодежные балы, где можно найти свою половинку, концерты, встречи с интересными людьми и даже театр. Все это организовывалось по благословению отца Димитрия, который поддерживал любую творческую инициативу.
А когда отец Димитрий перенес ковид и проходил реабилитацию, конечно, служить он уже не мог, и приход уже чувствовал сиротство. Но однажды прихожане во время одной из служб заметили, что на стуле, на котором отец Димитрий обычно исповедовал, сидит голубь. Это не было видение. Реальная птица. Возможно, залетела в окно. Но обычно птицы, если и залетают вообще в переполненное людьми помещение, то выбирают какие-то более верховые позиции – а тут вдруг точно в утешение этот христианский символ там, где многие годы Господь нас десницей отца Димитрия разрешал от грехов, всем нам был послан.
Навсегда запомню последнюю Литургию, на которую привезли уже в инвалидной коляске отца Димитрия. Странно было видеть немощным нашего богатыря-настоятеля. Насколько помню, это была служба на Крестовоздвижение. Когда-то в Крестовоздвиженском храме (в Алтуфьево, где до этого служили несколько поколений его прадедов-священников) отец Димитрий Промыслом Божиим свое служение и начинал. И вот после окончания этой памятной Литургии я подошла к отцу Димитрию за благословением, не зная еще, что прощаюсь с ним навсегда в этой земной жизни.

«С праздником! Любим вас и молимся!» – только и произнесла я, чтобы не утомлять батюшку, и хотела уже было ретироваться, как заглянула в его глаза и увидела столько в них скорби и слезы. Помню, как, поцеловав его мягкую, благословляющую руку, просто по-детски прижалась к ней щекой… Все мы у него были – что и заповедано Господом – как дети (Мф. 18: 3). Но все-таки то единение, которое зиждилось на приходе Господом посредством многого и неустанного служения отца Димитрия, не разрушимо, верим, смертью. Тепло его сердца с нами. А значит, и у нас, если сохраним то самое ускорение духа, есть надежда на встречу впереди.

А во дворе храма отца Димитрия тогда, помню, после той Литургии на Крестовоздвижение, пересадили в автомобиль, и провожавшие его прихожане долго еще махали ему вслед, и он махал всем в ответ.

Отец Димитрий говорил нам как-то, что ценность человеческой жизни узнается по тому количеству народа, который придет к покойному на кладбище. А еще он с присущим ему юмором просил не приносить ему «веники» на могилку, а лучше горячо молиться и заказывать поминовение в храмах и монастырях. К самому-то отцу Димитрию люди как шли, так и будут идти. И все, кого к Богу отец Димитрий привел, так и будем Господу за нашего наставника молиться.

Царствие Небесное, дорогой наш батюшка отец Димитрий!

Твоими святыми молитвами да помилует и нас всех Господь!

Подготовила Ольга Орлова